Постараюсь поместить весь сумбур мыслей, который у меня приблизительно как состояние народов на Северном Кавказе в голове, в то, что мне положено. Меня долго не выпускали за пределы моей необъятной 1/6. Я использовал все, что мог, для того, чтобы по ней ездить. Это вполне достаточно. Я почувствовал эту империю душою. С системой я был не в ладах, а империя меня все более привлекала, как таковая, из нее складывалась моя судьба, и я прекрасно знал, что она развалится, потому что такова судьба, что империи должны падать. Сейчас пришла пора следующих империй валиться. Мы уже якобы в покое. 

Посмотрите, что делалось с Австровенгрией. Если бы не октябрьский переворот, то может быть мы бы так же тихо сползали в сторону конституционной монархии, а благодаря Австровенгрии как бы образовалась Югославия. Но держалась она, правда, на тиране, любившем свою страну, на Тито. Мы знаем во что превратилась Югославия после него. Все это бывшая Австровенгрия. Сейчас, когда мы потеряли так называемые республики, которые в старинной терминологии были провинциями, то в беде оказалась не Россия, которая всегда с собой умеет плохо поступить и продолжает с собой плохо поступать, а в беде оказались именно вот эти отпавшие страны, теперь уже страны окончательно, а не на бумаге. Они оказались из провинции в провинциальном положении, не миру не принадлежа, не империи. 

Как бы жестоко ни строились империи, на какой-то длинный период они становятся способом мира. Однажды, когда меня выпустили наконец, я побывал в Монголии, про которую все советские невыездные всегда шутили: Болгария там не птица, не заграница и Монголия не птица, не заграница. А в Монголии меня разобрал так называемый «исторический смех»: кто кого, к кому присоединил. Потому что районирование у нас монгольское, строение армии монгольское, и вовсе не мы насадили монголам советскую систему, а она была исторически там. Слова «райком» и «обком» – такие знакомые, вдруг родные по звучанию монгольские слова– «аймяк» и «сомлон». Я думаю, почему они такие родные, да потому что они звучат как «райком» и «обком». Хотя райком и обком составлены из иностранных в основном слов. Вот такая вещь империя. И там самый любимый человек, как у нас Пушкин, был Чингиз хан. Чингиз хан был такой добрый старичок с бородой, который однажды покорив соседние враждующие времена понял, что наступил мир, тогда он пошел дальше, пока степи не кончились, до Карпат он дошел, и наступил якобы мир. Империя очень сложный организм. И когда он начинает умирать, у нас границы превращаются в струпы, раны, шрамы. И эти шрамы у нас по-настоящему болят. И учтите, что все эти страны по маленькому, а не по большому еще, репетируют сценарии распада империй. Потому что кое-где пробуются тоталитарные режимы, не буду показывать пальцами, но вы знаете республики, в которых они сидят и стоят. 

А про Грузию вообще лучше молчать, потому что мне мой друг еще когда-то в советские времена сказал: «Учти, дорогой, у нас все на 10 лет раньше происходит, чем у вас». Раньше у них стал летать частный самолет, никому не известный, раньше начались какие то акции. Так что не дай Бог нам повторять. Вдруг маленькая страна становится моделью большой империи в состоянии войны. Вот это жуткая совершенно модель, которая должна предупредить Россию о том, чтобы югославского варианта никогда не было. Я просыпаюсь в холодном ужасе, когда думаю о том, что может быть на 1/6 части света, если эти модели развернутся. Так что наконец у нас болит не частная проблема, а вот эти страны стали нашей родиной не в плане присоединения, не в плане войны и собственности, а они действительно есть наша кожа, наша граница, а не наши политические интересы. Нам надо бояться самих себя. И эта дружба, человек так устроен, что он должен жить, и в окопе и в камере - он отапливает улицу. Мы же действительно жили с «дружбой народов». Так что я ничего не скажу, кроме того, что я думаю, что весь мир жив все-таки не потому, что нашлись какие-то гениальные люди, которые кого-то каким-то образом спасли, а все-таки он жив с Божьей помощью. Настолько грешен и ужасен человек, ничего хорошего про него не могу сказать, и жив он благодаря постоянному потворству Бога, потому что иначе давно все разлетелось бы в дребезги. Кстати, и сдерживание атомной бомбы существовало благодаря существованию империи зла. Поэтому построился III-й мир, поэтому наблюдался баланс в мире. Сейчас этот баланс разрушен. 

И мне очень понравилось в Стэйтменте (против предыдущего заседания несколько лет назад), что наконец появились очень здравые мысли о связи экологии с терроризмом. Потому что это явление одного и того же порядка. Ибо, если человек способен убить самого себя, как делает террорист, и способен убить другого, то следовательно это нарушение биологической нормы, которое произошло в человечестве, как в виде, а не каким-то другим образом. Значит, мы сейчас на абсолютном биологическом краю, а не на политическом, не на экономическом, может на психиатрическом, но на биологическом краю, если человек начал уничтожать сам себя. Потому что запрет на уничтожение себе подобного все-таки лежит во всех конфессиях, во всех религиях и тут ссориться не с кем. И расы, национализм, это тоже нелепо, потому что все могут произвести друг от друга детей, значит мы один вид. И поворот нашей истории на глобализацию, лишь для того по здравому смыслу нужен всему, нужно только для того, объединился в общей идее спасения, а не в идее борьбы, это очень важно. 

Буквально вчера я сообразил: вот мой русский язык такой богатый, я им все время пользуюсь и никогда не понимаю, что он мне скажет. Вдруг он мне сказал, а слово «дружба» не происходит ли от слова «другой»? И обалдел, действительно «дружба» происходит от слова «другой». Значит признать существование другого и есть дружба. А «другой» – есть самый первый вымпел и знамя культуры, который можно себе придумать. Говорят, все слова замызгали, интеллигенция тоже виновата, но представить себе существование абсолютно другого человека: что ему также больно и он тоже самое чувствует и ему также интересно жить и также не интересно помирать и что он также сомневается в смысле своего существования, как и ты. Этого почему то не понимают, как правило, люди, особенно, как оказывалось, во власти, они другие. А мы - такие же. И это надо помнить не только нам но и им. 

Я не знаю, что делать. Я знаю, что напишу еще одну книгу, которая мне была подарена просто с небес каким то образом чудесным, которая объяснила мне все мое существование совершенно случайно. Не знаю, как это будет еще называться, я обнаружил как меня зовут, хотя всю жизнь любил Кавказ, провел на Кавказе, все первые впечатления у меня связаны с Кавказом. Я не мог объяснить в чем тут дело. Но одновременно всю жизнь меня преследовала моя фамилия – Битов, потому что она была ну от «битья» я думал, русская фамилия и ясная. Потом я знал, что у меня немцы есть, я думал, что вообще идеальный продукт, помесь Обломова со Штольцем, наконец произведенном в моем лице, но Битов не лез ни в одно хамское ухо, ни менту, ни сержанту не произнести было это имя правильно, обязательно был: Батов, Бытов, Бутов, но не Битов ни в коем случае. И вдруг в конце концов, причем маршрут был почему-то (судьба подсказала) на рубеже веков из Израиля я попал в Казань, замечательная для дружбы народов комбинация, а потом в Москву, и получил звонок из Ханты-Мансийска, мне говорят, что извините, мы ничего от вас не хотим, но вы точно наш. Я оказался черкес в пятом колене. То есть мои 3% черкеса во мне сидят и фамилия. Я увидел Казбека Битова, подходит, рюмку мне подает. Об этом я пишу книгу, потому что империя, это такой котел, в котором сварились народы так, что уже разделять нас невозможно, это будет только кровь и только гибель. Это один народ. У нас есть одно достояние общее, хотя между собой мы можем говорить на разных наречиях, у нас есть русский язык. Вот за него помолитесь и за то, что мы хоть что-нибудь поймем.