Честно говоря, я не могу разобраться в том, что происходит на Кавказе. Ну, совсем не могу. Мой гнев перекидывается с одной стороны на другую, я ничего не могу понять.

Очевидно, нужно быть участником этих событий, чтобы хоть как-то в этом разобраться. Поэтому я могу смотреть на проблему, которая здесь, за «круглым столом», решается, только с одной стороны: чем могу помочь? Полезной я могу быть. 

Я в свое время поняла, что театр, который перестал гастролировать, очень обеднил себя и потерял многочисленного зрителя. Теперь города, где мы могли гастролировать по 20-30 дней, не в состоянии принять театр с декорациями, со службами, с большой труппой, так как для этого нуж­ны очень большие деньги, а так как мало какие города могут принять театры, вот они и перестали гастролировать. 

Вот и появилась новая театральная форма - антреприза. У актера не­избывная страсть ездить, это не «охота к перемене мест», это скорее со­ставная профессии, это составная природы актера. Мы привыкли ездить на съемки, на гастроли, на концерты, на встречи со зрителем. 

Появились такие спектакли на 3-5 человек, мобильные, легкие, гото­вые ехать куда угодно. Сейчас ужасно негативное отношение к антрепри­зе: в театре, в прессе, среди чиновников. Я называю это частный проект, чтобы не раздражать критиков. Чем прекрасна такая мобильность спек­такля? Езжу, вижу и знаю мир, в котором живу. Сейчас я уже о многих вещах, которые происходят в России, знаю не понаслышке или из газет. 

Пример - мой спектакль попадает на Камчатку сразу после кризиса 17 августа. Ситуация с точки зрения оплаты за работу - ужасная, но платить нам нечем, а билеты на спектакли уже куплены. Но так как давно хоте­лось поехать на Камчатку, я и мои товарищи поехали. Я увидела наши «се­верные ворота». Я увидела Северный флот. Не хочу сейчас озвучивать это. 

Когда говорят насчет наших «северных ворот», они стоят у меня перед глазами. Потом был Владивосток - нас повезли на остров Русский. Ког­да говорят, что там голодают солдаты, что там тяжко, это я знаю не из га­зет. Мы зашли в гости к коменданту (или губернатору) острова Русский. И этот человек, у которого только что убили сына хулиганы, со слезами на глазах говорит не о сыне, а о своей беспомощности. Он говорит: «Ник­то меня не слышит, я кричу на весь мир: китайцы, китайцы, вот они уже здесь стоят, завтра они проплывут, пройдут, потянутся вот здесь» - он показывает по карте, а потом из окна комнаты. Проблема, невидимая из Москвы, но очень серьезная. 

Узбекистан. Я сама, зарабатывая деньги (11 рублей 50 копеек за два часа), объездила весь Узбекистан, всему виной была очень маленькая зар­плата. И я оказалась рядом с афганской границей, когда там началась вой­на. Я проснулась в 6 часов утра, грохот в небе. Дальше я со своими жалки­ми роликами оказываюсь во дворцах культуры: ступени обледенели, двери заколочены, все ушли на фронт. Извините, что я об этом говорю. По но­чам забирали людей, которые занимались этой культурой. И их в Афган, в Афган. Пустые дворцы культуры, полупустые военные городки — одни бабы и дети. Это все было на моих глазах. Вот я записала себе: вспомнить Новокузнецк. Летим из Новокузнецка со спектаклем, и в самолете какие-то люди просто по-хамски себя ведут, с вызовом эпатируют. Один из них кресло мне все время на голову кладет, громко разговаривает с акцентом. Поставил на это кресло бутылку сде­ланного в Новокузнецке коньяка «Николсон». Мой партнер Миша Жи­галов взбеленился и уже готов к драке. А этот парень в мохеровой вязаной кепке говорит: а мне уже ничего неважно, я на родину лечу. Умирать. 

Я спрашиваю: куда, сынок, ты летишь? Он говорит: начинается война в Чечне, мама прислала письмо, приезжай защищать. И тут я понимаю, что это чеченцы из Новокузнецка, которых человек 25 в нашем перепол­ненном самолете. И дальше мы всю дорогу с ними решали, как им добраться туда домой, в Чечню. Когда самолет садился, я говорю: попроща­емся, ребятки. Они говорят: да уж навсегда попрощаемся. Мы летим уми­рать. Вот как для меня началась война в Чечне. Мы с ними попрощались. 

Дальше Мурманск (я не буду долго рассказывать, не бойтесь). Вы не поверите: ночь, космический пейзаж, чуть в пропасть не слетели. Приез­жаем. Партнерша моя - народная артистка Покровская. Не топят. Город № 130 (он же Скалистый). Это рядом с Ведяево. Ползем по каким-то об­леденелым ступеням, февраль, а в квартире не топят. Утром выходим: все жены этого города № 130 вышли на митинг (а мужики ушли в «автономку» на подводных лодках). Мороз, февраль, понимаете: под Мурманском в городе № 130 февраль. Митингу Дворца культуры, где нам играть: жены с малыми детьми просят зарплату и тепла. 

Когда уходишь из города № 130, такая огромная бухточка и в ней пла­вают ржавые бывшие подлодки, как-то там и полощутся. Я говорю: «Боже мой, зачем же мужики уходят в «автономку», когда не топят, зарплату не дают, дети голодные?». Это было лет десять назад, когда мы все по тало­нам продукты получали, сейчас уже забыли это. 

А водитель Фазиль говорит: «Надо охранять наши воды, американцы так и свищут, так и свищут». Я говорю: «Боже, каким американцам нужен ваш голодный город № 130 с озверелыми женами? Кому нужен ваш хо­лодный город?» 

На второй день прилетаю в Москву, включаю телевизор, именно в этой бухточке всплыла американская подлодка. Поймали, правда. 

И сейчас встречаю того Андрюшу, полковника, который нас провез по этому космическому пейзажу, по этим городам - 130, 120 и еще какие-то номера. И он говорит: «Лия Меджидовна, не согласились бы сыграть спек­такль в Ведяево? Попов даст самолет, я уже с ним говорил». Я говорю: «Бесплатно сыграем. Я с моими партнерами, я за них отвечаю, я за про­дюсера отвечаю: бесплатно полетим, сыграем в Ведяево. Хоть чем-то по­участвуем». 

Вот в этой истории я могу быть полезна: просто элементарно поехать, сыграть хороший честный спектакль. Сейчас делаем еще один спектакль, тоже антреприза. Я уходила с репетиции, и мне мой партнер Витя Гвоздицкий говорит: «Скажите там, что я поеду и бесплатно сыграю, где ска­жут, я ничего не боюсь, я с радостью туда съезжу». 

Еще забыла вспомнить Махачкалу, как мы приехали туда и пошли на рынок, тут у нас как раз все было по талонам. Мы с народной артисткой Покровской две курицы купили на рынке. Женщины в филармонии го­ворят: «Видите, у нас 30 национальностей в Махачкале, и все живут в друж­бе!» Включаю телевизор в гостинице: дедушка-чабан, у него берут интер­вью. И спрашивают его, как вы думаете, почему дохнут овцы? Он объясняет, почему дохнут. Как вы думаете, говорит журналист, дальше лучше будет? Дедушка говорит - да, дальше еще лучше хуже будет. 

Приезжаю в Москву (всегда все это разрешается в Москве), включаю телевизор: на этом рынке все перерезали друг друга. Резня была такая, что ни кур резали, а друг друга. И поехала, пошла Махачкала. 

Я на своем опыте знаю этот Советский Союз. Я его бесконечно люблю и бесконечно боюсь. Но могу быть полезной, как очень многие актеры, единственное хочу предупредить, что есть «патриоты», которые могут та­кую халтуру привезти, не дай Бог, причем потребуют большие гонорары. Это надо проверять. Я со своей стороны ручаюсь, что халтуры не будет. Пожалуйста, есть два спектакля, можем... 

Еще вариант: сейчас наш спектакль делает молодой авангардный ре­жиссер, который преподает, у которого курс, это - Боря Юхананов. Я за него могу сказать, что он поедет, он даст мастер-класс. Тоскуют же там люди по-настоящему, по хорошим лекциям, по хорошим поэтам, по хо­рошему театру. Тоскует этот бывший Советский Союз. 

Я даже вам больше скажу. Мы приехали играть в Каунас, в Литву. Сыг­рали спектакль, зал стоит и не уходит, а мы уж раскланялись, свое отыгра­ли. Приходят и говорят: зрители просят с ними пообщаться. Мы еще два часа с ними говорили, два часа читали стихи, рассказывали, что там, в московских театрах, в Питере, что там в России. Я не чувствую границ, может быть, потому, что я представляю не поли­тику, не бизнес. Я представляю культуру. Думаю, что таких, как я, доста­точно людей, которые могут сыграть спектакль, и дать мастер-класс, и ; лекцию прочесть, и просто поговорить с людьми. И будут делать это не так, как делали, когда, помните, были выборы Президента, когда такие » суммы кинули, на «голосуй или потеряешь». Такие суммы! Думаю, что тут другой случай. Нужно учитывать аудиторию! Я думаю этот случай, когда нам воздается. Для меня это - огромный человеческий багаж. Это тоже - большой гонорар.