ГЕРОИЧЕСКИЕ ПЕСНИ
ПАРТУ ПАТИМА
Юноши, собравшись около кладбища,
Вынув египетские сабли, размахивали ими.
Бросали палицы длиною с ччант1аку.
Щиты держали в кольчугу одетые,
На головах их одеты шишаки.
Кинжалы их, ударяясь о щиты со звоном,
Задев кольчуги, изгибались,
А с задетых шишаков искры сыпались,
Кони их на дыбы становились,
Когда юноши состязались,
Мимо проходила Парту Патима.
— Хотя «Салам» говорить девушка не должна,
Я все же скажу вам: «Салам, юноши!»
Кинжалами размахиваете, разве враг близок?
Саблями размахиваете, разве война надвигается?
Кольчуги надели — не в поход ли собрались?
На головах шишаки — далеко ль собрались?
— Ва алайкум салам, Парту Патима,
Матери, родившей тебя, пусть будет рай!
Медный кувшин свой с холодной водой С плеч сними и напои нас.
— Если хотите, чтоб сняла я кувшин с плеч,
Если хотите холодной воды испить,
Дайте мне кривую египетскую саблю,
Хочу показать я, на что способна девушка.
Услышав такие слова,
Удивились аульские юноши.
Онемев, смотрели они друг на друга,
Не зная, что сказать Парту Патима.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Вперед выехал один юноша,
Коня под собой плясать заставив,
И с издевкой спросил он у Патимы:
— Неужели, Патима, говоришь ты серьезно?
Убьешь ли ты мужчину, взмахнув саблей?
Убьешь ли ты коня, бросив в него палицу?
Убьешь ли ты мужчину, ударив его кинжалом?
Девичье слово разве слово мужчины?
— Сосед-юноша, ты гордо сидишь передо мною,
Спесиво в седле покачиваешься,
Со мной говоря, считаешь себя героем.
Посмеиваешься потому, что я девушка.
Дай мне коня, что под тобой,
Дай золотой шишак, что на тебе надет,
Дай кольчугу из толстого железа, чтобы прикрыть
тело. Дай кривую египетскую саблю, чтобы проверить
силу.
— Конь, что подо мною, это конь героя,
Шишак на голове — шишак богатыря,
Кольчуга на теле — кольчуга льва,
Египетский клинок в руках — клинок храбреца.
— Добрый молодец, сидящий на коне,
Удалой богатырь с шишаком на голове,
Настоящий лев с кольчугой на теле,
Готовься показать свое мужество!
Так сказала девушка и ушла.
И остались на месте онемевшие юноши.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Как молния появился человек.
Вороной конь под ним резво скакал,
Шишак на голове ярко блестел,
На поднятой сабле солнце сверкало,
В кольчугу одет был джигит.
— Салам алайкум, эй, славные герои
Могу ли теперь я сказать вам: «Салам!»?
Теперь ведь не будет хвастливых речей!
И спеси не будет в ваших словах!
— Ва алайкум салам, славного родителя дочь,
Как же нам не принять привета героя?
Ва алайкум салам, Парту Патима,
Прости нас за обидные наши слова.
Парту Патима не сказала ни слова,
И плясал под ней лев—ее конь вороной.
Ловко размахивала саблей она.
Высоко в небо летело ее копье.
— Умоляем, просим тебя, Парту Патима,
Мы тебя видели лишь идущей по воду,
В страду связывающей в поле снопы.
Скажи, где ты научилась и когда делу мужскому—
Владеть искусно египетской саблей?
И опять не сказала Патима ни слова.
Кривую египетскую саблю в ножны вложив,
Проворно спрыгнула с коня своего,
К джигиту, расспрашивающему ее, подошла.
— Давай, юноша, потягаемся с тобой,
Испытаем силу сабли египетской,
На львах-скакунах в небо взлетим,
Попытаемся у солнца отрезать кусок!
Из рядов вышел плечистый джигит.
Могучей грудью он глубоко дышал,
В могучих руках он большое копье держал,
И щит размером в большой медный таз держал,
Улыбка сверкала на лице юноши,
Искры вспыхивали в его черных глазах,
И конь, опустив гордую голову,
Чертил копытом след на земле.
И сошлись два героя в поединке.
Два истинных льва, подобно нартам.
Встали на дыбы могучие кони,
Словно два горных отвесных склона.
Юноша размахивал огромной египетской саблей,
Но клинок сгибался, едва касался девичьего щита.
И юноша вновь и вновь замахивался.
Девушка своей саблей, ловко отбивала удары.
— Теперь мой черед, — сказала девушка.
Взмахнула стальной египетской саблей,
Ударившись о щит юноши, сабля согнулась
И выбила большую саблю из рук юноши.
И воткнулась его сабля прямо в землю.
Побелело красивое лицо юноши,
Опустил он голову, глядя на землю.
И свесившись с коня, попытался он вытащить
Воткнутую в дерн египетскую саблю.
Но вдруг героиня наклонилась к земле,
И выдернула из земли она саблю, не слезая с коня.
А шлем ее по земле покатился,
Рассыпались черные косы по плечам.
Когда юноша поднял и подал ей ее шлем,
Девушка подала ему его египетский клинок.
Девушка сидела на своем вороном коне,
Юноша же огорченный слез с коня своего.
Присел на камень, что рядом был,
Обхватив голову двумя руками,
Вздыхал глубоко, тяжело ему было.
— Прошу, умоляю, Парту Патима,
Прости мне мое зазнайство,
Теперь я увидел кто истинный воин,
Кто славой героя гордиться достоин.
— Прошу и я тебя, любимый сосед,
Не опускай низко голову свою.
Бывает же. и так, что с перепугу осел хватает волка,
Ведь так и случилось у нас.
* * *
Когда Патима вернулась домой,
Старая мать ее на крыше стояла,
Трясла она деревянное корыто, зерно очищая,
И время от времени кур отгоняя.
— Ой, стыдно мне перед аульчанами за твой
наряд.
Где видно, чтобы девушка так выходила на улицу?
Как теперь я выйду на люди?
Почему ты убитого брата надела доспехи?
— Не стыдись, мать, ты из-за моей одежды,
Все подруги мои такие же как я.
Выходи, мать выходи на люди,
Дочери других такие же, как я.
* * *
В один из дней в дом Патимы,
Пришла соседка, направленная юношей,
В руках она держала клочок бумаги,
Заучив наизусть то, что сказать должна:
— Как бы стыдно мне ни было,
С поручением пришла я к тебе.
Очень пригож и стан как чинар,
Среди юношей самый лучший он.
— Салихат, соседка, о ком идет речь?
О браке мечта в душе у кого?
— Речь моя, любимая доченька, об Ахмеде,
О браке мечты в душе у нарта.
Обрадуй его, любимая доченька, страдает он,
Он сгорает в огне горячей любви,
Он бредит тобою даже во сне.
Он тонет в пучине глубокой любви:
«Привет, луч души моей, палящий огнем,
Безграничный почет тебе, душа моего тела,
Есть у меня одна беда, которой помочь можешь
только ты.
Это любовь горячая. Виновата в этом ты».
* * *
Полудневное солнце стояло в зените,
Когда на коне появился гонец,
Башлык на нем развевался как знамя,
С тревожной вестью примчался в Кумух он.
Скакун его весь был пеной покрыт,
Сам гонец был мокрый от пота,
Направился прямо он к большому Шамхалу,
Сообщить, что наступает сам Тамерлан.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Глашатаи стали созывать народ.
Гонцы отправились в маленькие аулы,
Лакских героев по тревоге созывать.
Со всех сторон стекались герои,
Собирались в Кумухе, чтобы идти на врага.
Женщины и дети с провизией шли,
Чтобы вдохновлять прославленных воинов.
На статное тело кольчугу надев,
Золотой шлем на голову надев,
На коне пляшущем, подобно огню,
Появилась внезапно Парту Патима.
— Салам алайкум, прославленные герои,
Идущие на врага, чтобы защитить отечество!
— Ва алайкум салам, добрый молодец,
Среди самых смелых, львица!
В одной руке Патима держала знамя,
Которое развевалось во все стороны как волны.
В другой руке держала египетский клинок,
Сверкающий как пламя на солнце.
Девушка-львица встала во главе отряда,
Как сокол впереди орлов.
Вороной конь под девушкой танцуя идет,
Словно гордится своим седоком.
Шло время,... И когда прошло некоторое время,
Показались вдали вражеские войска.
Стали кричать глашатаи их,
Тревогу подняли во всем войске.
* * *
К хромому Тимуру гонец помчался,
Сообщить, что идет маленький отряд лаков.
Когда гонец сообщал эту весть,
Тимур улыбнулся надменно.
Потом гонец зашептал ему что-то на ухо,
Подойдя совсем близко к нему9.
\ имур выпучил свои узкие глаза,
И удивленно проговорил:
— Прошел я многие земли, брал города,
Завоевывал страны, пленял царей,
Но никогда не видел войско с девушкой во главе,
Готовое биться с моим прославленным войском…
...Два войска сошлись,
Словно две огненные скалы ударились,
От крови красным поле брани стало,
Покрылся майдан 10 головами героев.
Сгибались клинки, ударяясь друг о друга,
Кони устали скакать друг на друга,
И герои устали в единоборстве, [не уступая друг
другу],
А монголы смутились и онемели.
Тимур ввел в сражение свои лучшие войска,
Битва разгоралась на широкой равнине.
Ринулись в бой лакские герои,
Как соколы на воробьев...
Воины встали рядами.
И началось состязание единоборцев.
Первым вышел монгол по имени Тугай,
Навстречу ему вышел лакский юноша Ахмед
Тугай ростом выше и конь его рослее,
Ударил и рассек он лакского юношу.
Тогда к нему бросилась Парту Патима,
Подняв на дыбы разгоряченного коня.
Сгибался клинок из лучшей стали,
Словно от ветра согнулся колос,
Об искусстве наездника сам конь говорил,
Беспокойно пляшущий под Парту Патимой,
Ударил Тугай своей саблей,
Патима мастерски отбила удар.
Патима размахнулась стальным египетским
клинком,
Врага ненавистного голова упала на плечо.
Потом вышел еще один монгол вперед,
Кричать стали все собравшиеся монголы:
— Ура! истинному орлу, старшему брату Тугая,
Идущему поймать лакскую куропатку!
Внезапно Патима сделала рывок,
Лев-конь под нею прыгнул,
С плеча врага кровь заструилась»
Он вздрогнул и с коня упал.
— «Ура!» раздалось, словно гром,
Лакская сторона ликовала,
Стоны раздавались с вражеской стороны,
Когда Патима гордо проехала на виду у них.
Вокруг шлема косы обвив,
До локтей рукава закатив,
Свистеть заставив египетскую саблю,
Бросилась львица в гущу врагов.
Размахнулась вправо—голова врага отлетела,
Размахнулась влево—коня ранила,
«Ура», юноши!» — бросила клич.
«Ура!» — кричали герои, бросившись [на врага].
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Стали удирать вражьи воины.
Осталась на поле гора трупов,
Одни бегом, другие на конях спасали свои головы.
Услышав весть о разгроме отряда,
Взволновался хромой Тимур,
Стал ругать всех окружающих его.
И отдал приказ своему назиру:
— Веди своих воинов и пеших и конных,
Живой поймайте ту девушку, и приведите ее
ко мне,
Если хочешь сохранить голову на своих плечах,
Если хочешь быть в почете, там, куда доходит моя
власть...
Все лакские юноши окружили ее,
Словно звезды луну,
И Патима была среди героев,
Подобно новой луне среди звезд.
— Соберите, героя, раненных и убитых,
Отдавших жизнь за отечество.
Принесите сюда моего любимого Ахмеда,
Пролью я слезы из ястребиных глаз.
Никогда не плакавшие глаза Патимы
Стали лить слезы ручьями, увидев Ахмеда,
Никогда не кричала «вав-шав» львица-Патима.
Но здесь, крикнув: «вав-шав», упала на труп.
— Домой понесла бы—но путь далек,
Здесь схоронила бы — будут упрекать!
Что делать, юноши, дайте совет?
Как сохранить мне сердце в груди?
Вперед вышел брат Ахмеда,
Из черных глаз проливая горячие слезы:
— Как хочешь поступай со своим львом.
Ой, почему не погиб я смертью его,
Чтоб не страдало твое львиное сердце!
— Идемте, герои, вернемся домой,
Лица светлые у нас героев,
Идемте, юноши, на родину нашу.
Возвысилась отныне наша родина!
Солнце зашло, настала ночь,
И герои тронулись в путь.
Ряды этого маленького отряда поредели,
Как редеют зубы во рту.
* * *
МУРТАЗАЛИ
Слушайте, друзья, поведаю рассказ
О наших дедах, о прошлых временах.
Сделаю всем известными дела героев,
Напомню имена нартов,
Что разгромили войска каджар.
Поведаю сказание о Муртазали,
И о прогремевшем на весь мир Надир-шахе...
Отправив в Стамбул [людей], заказав ружья,
И, купив в Крыму кремневки,
В Египте стальные сабли заказав,
В Тифлисе купив орудия,
Собрав каджар из Ирана,
Собрав коней из Аравии,
С жазаилами, стреляющими вниз,
С гаубицами, стреляющими вверх,
Со знаменами, с золотым наконечником на древке,
С войском, одетым в серебро,
Пожелав стать богом и хозяином мира,
Решил сломить дух Дагестана,
Пошел походом каджар Надир-шах.
И говорил: «Шаххирман сделаю в маленьких
аулах.
В плен возьму в Кумухе Сурхай-хана».
Захватив Шеки, взяв Ширван,
Собрав из Тегерана и Тебриза воинов,
Надир-шах подошел к Тифлису,
Хан тифлисский покорился ему,
Известные города Баку и Сальян,
Услышав, что он идет, стали дрожать,
Крупные города Гянжа и Баку,
Услышав, что он идет, сдались ему.
Нахичевань и Ереван силой захватил.
В славном Тифлисе — главе городов,
Голов городских обезглавил, убил,
А тех, кто красив лицом, в плен взял, увел.
Ших-Алихан, имеющий крепостные железные
ворота, Услышав об этом, запер ворота.
Кубинского хана, что железные ворота имел,
В плен взял, прежде сняв с него шитый серебром
халат.
Стали стрелять из пушек из Тифлиса,
Сотрясая горы земляные.
По тревоге вышли казикумухцы,
Взбудоражив стальные тела.
Лакские герои почувствовали мощь
Каджар Надир-шаха, идущего делать в горах
шаххирман,
Направив [на них] афганских воинов,
Сделал [он] шаххирман в маленьких аулах.
Направив те иранские войска,
Всюду завязал бой.
Многочисленные, как песчинки, вражьи войска
Двинулись в горы, словно муравьи,
Поливая кровью пройденные дороги,
Сея кости в захваченных землях.
Шел и шея каджар Надир-шах,
В Грузии, Дагестане пленных брал.
Шел и дошел до Арали Хосрехской.
Завязал битву на Арали Хосрехской,
Топча копытами маленьких детей.
Когда осели войска на горе Кукма,
Вышел со стальной булавой Курбан.
Когда войска входили в Хосрех,
Вышел навстречу Ахмед с длинным штыком.
Когда войска Надир-шаха дошли до Кули,
Вышел Чупан с пищалем в руках.
Когда каджары дошли до Кумухских полей,
Во главе смельчаков вышел сам Гази-Кача.
Надир-шах направил в Кази-Кумух письмо
Сурхай-хану, требуя сдаться в плен.
Как же не сдаться Сурхай-хану в плен,
Когда столь сильным оказался каджар Надир-шах?
Мать детей Сурхая, Гаджи-Айшат,
С малыми детьми ушла в горы.
Были введены в город иранские войска,
И был пленен в Кумухе Сурхай-хан.
[Надир-шах] обосновался на горе Турчидаг,
В долине Мегеба он шатры разбил.
В домах в Кумухе плачи по покойникам,
Соседние аулы разграблены.
Стали поджигать в аулах дома,
Поднялись в небо тучи дыма.
Пудовыми снарядами из пушек
Стали стрелять войска каджар,
Заставляя дрожать долины и ущелья,
Вздрагивать большие горы.
В Дагестане, в краю богатом родниками
Не стало воды, когда каджары пришли.
На Турчидаге разбили столько шатров,
Сколько звезд на ясном небе.
На Турчидаге, усыпанном цветами,
Травы не видно от шатров.
По малым аулам призыв пошел
Зовущий на войну прославленных героев.
— Кто хочет победы над врагом отчизны,
Тот пусть прибудет в долину Согратля.
Словно потоки воды после грозы,
Стали стекаться туда юноши—лакские воины,
Аварцы, кюринцы отрядами шли,
Акушинцы, кумыки; кайтагцы и даргинцы
Шли, как будто родники, текущие в реку.
Чтобы умерла мать Муртазали,
Горячее огня речь он произнес:
— Герои, мы объединились, чтобы сражаться.
Мы готовы отомстить врагу
Сегодня на поле покажите,
Что в нас еще живо мужество отцов.
Кто сегодня погибнет, его имя вечно будет жить.
Тем, кто сегодня будет ранен — высокий почет.
Мы должны сегодня врага истребить,
Отчий край должны освободить.
Ведь настоящие герои умирают в бою,
При родах умирают молодые матери.
— Вода, текущая вниз, если вспять потечет,
И тогда не отступим, только вперед пойдем!
Если даже встанут покойники из могил,
Не подставим спины пулям врага!
Если даже солнце с Запада взойдет,
Не сложим оружия, пока враг жив!
С ненавистным врагом в жестоком бою
Иль умрем, иль победим в священной войне!
Так поклялись собравшиеся туда,
В свидетели призвав горы, землю и небеса.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Один отряд появился из Согратля
С зелеными знаменами в руках.
В этом отряде у всех одинаковое оружие,
В этом отряде у всех одинаковая одежда,
В этом отряде у всех одинаковые кони,
У предводителя отряда вороной конь.
Шел и шел этот маленький отряд,
Как будто молния с неба,
Когда гарцуя на вороном коне, вышел Муртазали,
За ним шли кумухцы, стрельбой из ружей
Заставляя сотрясаться долины.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Облако пыли появилось из Хунзаха.
Они дошли до Чохской Уданив .
Прогремел выстрел в долине Обоха,
Сабли скрестились на полях Мегеба.
Раздался клич: «Гейта, ура!» И понеслись
на врага,
Как на стадо овец, несутся волки.
Войска сошлись, потекли реки крови,
Гул стоял в долинах горных.
Это не был буран, приносящий обвалы,
И не гром, сопровождающий грозу.
Это были пули, посланные героями
И накрывшие врагов, словно иней.
Сыпали пригоршнями порох [в ружья],
Потом вкладывали пулю и придавливали,
Из Цудахарского кремня сыпались искры,
Свинцовые пули вылетали с огнем.
Чтобы твоя мать умерла, Муртазали,
Был подобен ястребу в стае куропаток!
Заходил с одной стороны, выходил с другой,
Заходил с этой стороны, вел торг .
Стал спрашивать каджар Надир-шах:
— Прошу, прошу, эй, Безрукий Сурхай ,
Этот маленький отряд откуда идет?
Знаешь ли кто на вороном коне?
— Этот маленький отряд настоящих героев,
На вороном коне всадник—Муртазали мой,
Чтобы правая рука отвалилась, Муртазали сын,
Без моего позволения начавший бой.
— Пусть же рука твоя отвалится, Безрукий Сурхай,
За то, что сдался мне в плен, имея такого сына.
Твоего сына Муртазали мне бы сыном иметь,
Дагестан, Гуржистан пусть твоими будут, Сурхай,
Мне бы твоего сына Муртазали сыном иметь.
В Мекке-Медине обосновался бы я.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Стали удирать каджарские войска...
Когда войска сошлись и потекли потоки крови,
Этот маленький отряд одержал верх,
А многочисленные войска врага стали убегать,
Стал кричать безрукий Сурхай-хан:
—- Прошу, прошу, сын Муртазали,
Я вынужден был сдаться в плен врагу.
Если сможешь, постарайся,
Не давай скрыться воинам каджар.
— Сверху не кричи, мой отец Сурхай,
Рука моя правая отнялась совсем.
— Если твоя правая рука отнялась,
Врачей позовем и вылечим ее.
— Сверху не кричи, мой отец Сурхай,
В моих глазах цвета яшми кровавый пот.
— Если в твоих глазах цвета яшми кровавый пот,
Лекарей найду, заставлю лечить.
— Сверху не кричи, мой отец Сурхай,
Согнулось острие египетской сабли.
— Если согнулось острие египетской сабли,
С золотой рукояткой дамасскую саблю пошлю тебе.
— Сверху не кричи, мой отец Сурхай,
Заиндевели губы коня моего вороного.
— Если заиндевели губы твоего коня вороного,
Боевого коня гнедой масти пошлю тебе.
Постарайся, мой сын Муртазали,
Тех трех кизилбашей не убивать.
На поле, где сеют одну дачIу, убивал по десять,
На поле, где сеют десять, убивал сто,
Размахивая саблей Муртазали.
Казалась молнией с неба синего
Сабля в руках Муртазали.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Стал кричать Муртазали:
— Мои львиные руки отнялись!
— Если львиные руки твои отнялись,
Под стать тебе отряд за тобой стоит.
Вновь закричал Муртазали:
Моя шелковая рубашка кровью полна!
— Что ж, если твоя шелковая рубашка
кровью полна,
Стали же убегать войска каджар,
Словно овцы, гонимые волком,
Словно куропатки, преследуемые орлом.
Опять закричал Муртазали:
— Гнедой масти боевой конь стал медленнее идти!
— Если гнедой масти боевой конь стал идти
медленнее,
Стали ведь убегать войска каджар,
Словно шакалы, преследуемые гончими,
Словно журавли, напуганные орлом,
Словно стада, на которых напал лев.
На Турчидаге, где не было и камешка,
Лежат целые горы трупов.
В долинах, где не найти и капли воды,
Потекли реки крови каджар.
Потом стал кричать каджар Надир-шах:
— Чтобы ты погибло, мое великое войско!
Ведь перед тобой не устоял весь мир.
Чтоб сгорели ваши дома, воины-каджары,
Чем устрашил вас этот юнец?
Почему стали удирать от этого юнца?
Стали кричать кизилбаши:
— Не говори, не говори, каджар Надир-шах,
Глаза у него словно озера,
Руки же его словно столбы,
От пара изо рта его ничего не видно,
От огня из под копыт коня самого не видать,
Пока он сам одного убьет, десять конь его убивает.
Взываем с мольбой, наших голов хозяин,
Попроси у него, чтобы отпустил нас в Иран.
Он, ей богу, как Азраил душу берет.
Сабля-молния разит по двадцать человек.
Ты попроси у Муртазали,
Ведь благородный герой должен просьбу
выслушать.
Попроси, чтобы не преграждал нам дорогу в край
наш родной,
Пусть отпустит нас в Хоросан родной.
Пощады запросило войско каджар.
Стал взывать с мольбой каджар Надир-шах.
Стал клянчить, умоляя, униженно:
— Прошу, умоляю, Муртазали,
Если тебе золото нужно, золото дадим,
Если тебе серебро нужно, серебро дадим,
Если тебе пленных нужно, пленных дадим.
Ты позволь нам уйти в Хоросан домой.
— Что мне золото, данное тобой?
Золото я добуду острым клинком.
Что мне серебро, данное тобой?
Серебро добуду ружейным огнем.
Что мне пленные, добытые без труда?
Пленных пригоню, дав волю коню.
Вас отпущу я домой, в край ваш родной,
Продырявив,сердца своим ружьем.
Так и быть отпущу я вас в Хоросан.
Отметив дату ту на синей сабле моей,
Погоню перед собой вас в тот Хоросан,
Держа за черкеску и ударяя по спинам саблею.
Прославленных на весь мир воинов-каджар
Саблей погнал впереди тот маленький отряд.
И отправил их в тот Хоросан,
Отметив эту дату на острие синей сабли,
Заставив покаяться ружейным дулом.
* * *
БАТИР ХУЧУЛАВ
Пришло приглашение от Яртащинского' нуцала
Завтра вечером на свадьбу явиться.
— Пришли звать меня от Хунзахского нуцала.
Идти или не идти, моя старая мать?
— Не надо, не ходи, мой любимый сын,
Хитрит с тобой Хунзахский нуцал.
— Ей-богу, я пойду, моя старая мать,
И Батир3 ходил туда, куда его звали.
Никогда в жизни не изменяло мне мужество,
Не может оно мне изменить, хотя я и женился.
— Если не останешься и пойдешь, мой любимый сын,
Омахану в подарок вороного возьми,
Брату Омахана дамасскую саблю возьми,
Сыну его в подарок кремневку возьми,
Дочери Омахана кисею возьми,
Жене его в подарок кольцо возьми, '
Аульскому джамаату грузинского быка возьми.
Выбрал беспокойного коня и сел на него
Выбрал блестящее оружие и одел на себя,
Омахану в подарок вороного взял,
Брату Омахана дамасскую саблю взял,
Сыну его в подарок кремневку взял,
Дочери Омахана кисею взял,
Жене Омахана кольцо взял.
Аульскому джамаату быка погнал.
И отправился Батир Хучулав.
Когда дошел до полей яртащинских,
Красные цветы стали черными,
Идя, пришел он в верхний Хунзах.
— Асаламу алейкум, хунзахские храбрецы!
— Ва алейкум салам, волк пожирающий овец!
Не дождавшись, пока он сам отдаст воооного,
Отрезав гриву и хвост, послали (его) в горы.
Не дождавшись, пока он сам отдаст кремневку,
Оставив приклад у него, отобрали ствол.
Не дождавшись, пока он сам отдаст кольцо,
Отрезав ему палец, отобрали силой.
— Ссадим с коня, — сказала молодежь,
И руки сковали цепью из синего железа.
— Поможем, — сказали старики,
И на ноги надели колоду из трухлявого дерева.
— Поглядел бы я, как схватили бы меня эти яртащинцы,
Если бы имел я дамасскую стальную саблю на поясе!
Принесли дамасскую стальную саблю,
Разломали надвое, бросили к ногам,
— Я не виню их за это,
Ведь ты рубила головы молодых яртащинцев.
Поглядел бы я, как схватили бы меня эти яртащинцы,
Если бы на плече у меня была бы стамбульская
кремневка!
Принесли стамбульскую кремневку,
Разломав приклад, бросили к ногам,
— Я не виню их за это,
Ведь тысячи голов ты прострелила.
Поглядел бы я, как схватили бы меня эти яртащинцы,
Если бы имел я рядом вороного коня!
Привели молодого вороного коня.
Вывели на годекан, зарезали при всех.
— Я не виню их за это.
Ведь тысячи голов скота тобою затоптано.
Девять частей тела сковали железом,
В тюрьму его посадили Верхние Хунзахцы.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Стал созывать людей хунзахский глашатай:
— Несите дрова, кто сыновей потерял,
Несите керосин, кто братьев потерял,
Несите кизяк, кто мужей потерял,
В огне сожжем волка, пожирающего овец.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Стали кричать хунзахские молодцы:
— Эй, вставай, вставай, Батир Хучулав,
Тебя зовет хунзахский нуцал.
Прикладами толкали в спину его,
Повели его на хунзахский годекан.
Кругом стояли хунзахские юноши.
Стал спрашивать хунзахский нуцал:
— Прошу, скажи, Батир Хучулав,
На сколько мужчин ты уменьшил аул?
— Кто будет считать всех убитых?
Тремстам нукерам головы снес.
— И еще раз прошу, скажи, Батир Хучулав,
На сколько ягнят ты уменьшил наши отары овец?
— Кто будет считать всех уведенных овец?
Только' детям вдов по сто ягнят я отдал.
— Еще раз прошу, скажи, Батир Хучулав,
Из наших табунов сколько коней ты угнал?
— Кто будет считать всех угнанных коней?
Только маленьким аулам по десять роздал.
— Прошу, прошу, Батир Хучулав,
Слава ходит везде о песне твоей,
Слава ходит везде о твоей чагане,
Развесели одной песней и нас.
О твоих танцах везде говорят,
Станцуй,спляши вокруг костра.
— Петь я не откажусь,
Но пусть мне принесут мою серебряную чагану,
И развяжут мне пальцы из слоновой кости,
Если немного ослабят путы на львиных руках.
И танцевать я не откажусь,
Если ноги мои освободят от колоды из трухлявого
пня.
Молодежь сказала: —Давайте развяжем!
Старики сказали:: — Нет не развяжем!
Молодежь победила — его развязали.
Серебряную чагану его принесли.
И запел [Хучулав] на хунзахском годекане:
— Стоящие на крышах, молодые женщины,
На кого вы засмотрелись? Кем ваши мужья убиты?
Стоящие вокруг меня, хунзахские храбрецы,
На кого вы засмотрелись? Кем ваши отцы убиты?
Стоящие вокруг меня, хунзахские женщины,
Кого оплакиваете? Кем ваши сыновья убиты?
Раздались звуки зурны и барабана.
Вокруг костра танцуя,
Стал перебирать ногами Батир Хучулав.
Посмотрел кругом львиными глазами,
Сердце подсказывало, что не спастись ему.
У ног нуцала стояли два его поросенка,
Схватил их [Батир] и бросился в огонь.
— Аман! —стал умалять хунзахский нуцал,
Прошу, умоляю, Батир Хучулав,
Мы костер разожгли не для того, чтобы тебя сжечь.
Мы костер разожгли на потеху тебе.
Этих детей солнца выбрось сюда.
— Пропади, пропади, подлый Омахан,
Я знал, что ты подлый.
— Еще раз прошу, Батир Хучулав,
Свою ханскую власть я тебе отдам,
Этих детей солнца выбрось сюда.
— Пропади, пропади, подлый Омахан,
Я знал, что ты низкий человек.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Стали скулить эти поросята.
— Погодите, не скулите, поросята,
Львиный глаз еще не дрогнул у меня.
Погодите, не скулите, поросята,
Львиные усы у меня еще не опалились.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Силы стали покидать сахарное тело,
Стали скрючиваться пальцы из слоновой кости.
Пусть траур объявит жена нуцала,
Пусть веселье устроит моя старая мать.
Пусть в черное оденется жена нуцала,
Пусть в красное оденется моя любимая жена.
В дом нуцала понесут двух мертвецов,
В дом Батира — тело сироты.
БАЛЛАДЫ
ЧЕРНОГЛАЗАЯ АШУРА
Домой пришла и молвила .
Черноглазая Ашура:
— Девушки, мои ровесницы
Все на охоту идут.
Молодые вдовы
Уже ушли на охоту.
— Не ходи, любимая дочь,
Они не охотиться идут,
Они идут тебя сгубить.
Вдовы хитры — это известно всем.
Успокойся дочь.
Долго мать уговаривала ее.
Но дочь не послушалась.
— Если все же ты пойдешь,
Моя любимая дочь Ашура,
Чтоб ногам легко было,
Черкесские чувяки надень.
Чтоб телу удобно было,
Шелковую одежду надень.
Чтоб голове прохладно было,
Накинь, дочь, тюлевый платок
золотом шитый.
В горах буйствуют чабаны,
И псы от сыворотки пьяны,
Будь осторожна с ними.
И шли мы, шли и дошли
До вершин высоких гор.
Чабаны на высоких горах
Стали нам кричать:
— Девушки, красавицы,
Идите, угостим вас.
Оставшуюся яловой овцу зарежем,
И со свежим мясом поставим котел.
Дойную овцу подоим,
Бочку сыра сделаем.
Зарезали яловую овцу
И мясо бросили в котел,
Подоив овец,
Бочку сыра сделали,
Были очень гостеприимны
Пастухи в горах...
Смеху, шуткам не было конца,
Играли много они.
Вот Сулейману дали
Камешек величиной с горох.
Он его бросил в девчат,
Попал в платок Ашуры.
Ашуру оставив с чабанами,
Ушли аульские девчата...
Правой рукой юноша
Потянул девушку за платок.
Из бурки, что была на нем,
Мягкую сделали постель.
Из палки, что держал в руках,
Сделали пуховую подушку.
Из золотом шитого платка
Сделали шелковое одеяло...
Когда скрылись девушки за один из
холмов,
Ашура черноглазая
Легко догнала их.
— Как в походке ты легка!
Что ты гордо вскинула голову?
Что ты возгордилась,
Ашура черноглазая?
Ведь сейчас ты была
С братом своим!
Хозяином твоего тела был
Твой же брат, Ашура!
Ашура повернулась
И пошла назад в горы,
Выбрав высокую скалу,
Ашура бросилась вниз.
Сахарное тело Ашуры
Заполнило узкую долину.
Шелковыми одеждами ее
Покрылись большие скалы.
Тюлевый, шитый золотом, платок
Порван был о скалу...
Черные вороны стали кричать.
Пошел Сулейман к скале
Увидел, что вороны клюют
Тело красавицы Ашуры.
Из ее костей сделал он чагану,
Струны сделал из волос ее.
Проливая кровавые слезы,
Стал он играть на ней.
Не успел даже пропеть
Чабан и двух слов,
Как из чаганы раздался
И плач, и молящий голос:
— Прошу тебя, мой брат,
Исполни одну мою просьбу.
И перед богом стыдно,
И позорно, если кто-либо услышит о нас.
Разделила я ложе с тобой
И в пытках теперь моя душа.
Не играй на чагане,
Плакать меня не заставляй.
Когда убедился он,
Что, делившая ложе с ним,
Черноглазая Ашура, была его сестрой,
Взяв он кинжал шириной в ладонь,
Проткнул свой живот.
Вот так покончили с собой;
Черноглазая Ашура
И чабан в горах.
* * *
БУРХАЙ ИЗАЖА
Я полола средь зеленого поля,
Когда раздался голос из родного аула.
— Что это может быть — подумала я.
— Эй, родная Изажа, иди домой — кричали мне.
Я взяла в охапку цветы и пошла домой —
Двор был заполнен низкими белыми конями.
— Что это такое?— сказала я, поднимаясь на балкон.
Здесь рядами висели луки и стрелы.
Сверкало на балконе стальное оружие.
— Что за зрелище,— сказала и вошла в дом —
В большой комнате было много серебра и золота.
— Пожалуйста, скажи мне, моя старая мать,
Эти низкие белые кони во дворе
За какие обещанья, за что присланы?
Шитые золотом ткани в комнатах
За какие обещания, за что присланы?
— Этих низких белых коней прислали
За обещание выдать тебя замуж.
Шитые золотом ткани присланы
За обещание твоего старого отца выдать тебя замуж.
Это серебро и золото, которого у нас не было,
Обещав тебя выдать, получили аульские старейшины,
От той Орды все это получено.
— Этих низких белых коней пусть зарежут '
На поминках их хозяев.
Это золото и серебро пусть раздадут
На могилах их хозяев.
Стальное оружие, сверкающее на балконе,
Пусть покроется ржавчиной после смерти хозяев.
Не выдавай, мать, меня в татарскую Орду,
Их языком я не владею.
Прошу, прошу, моя старая мать,
Сделай все, чтобы меня не выдали в татарскую Орду.
— Ой, что я сделаю, матери любимая дочь,
«Отдам», — сказал твой старый отец,
«Согласны», — сказали лакские старейшины.
Как не выдать тебя в Орду:
Богатство получили уже кумухские магалы.
— Позор вам, лакские старейшины,
Позволившие чужакам сорвать цветок, выросший в ауле,
Позор вам, лакские храбрецы (молодцы),
Отпустившие цветок, выросший в ауле.
Пусть тиф унесет лакских девушек,
Которые отбросили цветок, выросший в ауле.
«Серебро, серебро!» — говорите вы лакские старейшины,
Дороже серебра была я юношам.
«Золото, золото!» — говорит мой старый отец,
Девушки почитали меня больше золота.
«Серебро, серебро!»—говорите вы, лакские старейшины,
Постройте из серебра крепостную стену вокруг города.
«Золото, золото!»— говоришь ты, мой старый отец,
Позолоти сверху эту стену.
Пусть полученные за меня серебро и золото
Раздадут на могилах старейшин.
Взятыми за меня большими халатами
Пусть закроют трупы старых женщин.
Пусть достанутся чужим после смерти старого отца
Деревянные корыта, наполненные серебром и золотом.
В горе вышла я на улицу.
Во дворе собрались пришедшие за мной.
— Ой, отец! — сказала и бросилась к отцу,
Отец оттолкнул меня грубо.
— Ой, брат! — сказала и бросилась к нему.
Но брат меня схватил и посадил в седло.
— Пусть сгорю в огне, — сказала я и бросилась в огонь.
Словно огненные искры эти татарские юноши [кинулись].
Не успела даже пожелтеть кисея, как меня вытащили из огня они.
— Пусть унесет река,— сказала я, бросилась в реку.
Селезни что ли эти татарские юноши?
Не успели намокнуть даже башмаки, как меня вытащили
из воды они.
И тогда я сказала, если отдадите меня в татарскую Орду,
Пусть они сделают серебряный мост через Койсу,
Пусть позолотят столбы на мосту,
И куст горной розы пусть с собой возьмут
С дерном и с зеленой травой у корней.
Пусть со мною отправят известную певицу
С сумой песен за поясом.
Чем в Орде мне есть сахар и финики.
Лучше мне жить в Лакии и есть хлеб из проса.
Чем носить золото и шелк и жить в Орде,
Лучше в Лакии носила бы я простую бязь.
Не сорванная никем фиалка
Едет на чужбину, да будет добрый ей путь!
— Не выдали за тебя меня, мой молодой сокол,
Теперь надо мной чужая воля.
Не сумел ты купить мне крупный алмаз,
Не будет благодарности тому, кто упустил из рук.
Не носить папах, аульским храбрецам,
Согласившимся отпустить на чужбину меня!
Не носить платков юным девушкам,
Отпустившим меня на чужбину!
В горах олененка съедает волк,
Оставшись подо льдом фиалка гибнет,
Обломав крылья, сокол падает в ущелье,
Скулит всю' ночь несчастный пес во дворе.
Как передать словами боль и что делать
С измученным сердцем, едущим на чужбину?
Только подросла я и начала понимать радость
жизни,
В страданиях пройдет теперь вся моя жизнь.
В тени облаков остывала я сердцем весною,
Где найду я прохладу в степи под палящим
солнцем?
Смогу ли позабыть я воду родного источника,
Утоляя жажду водой из Итила?
Глаза, превратившись в неиссякаемые источники,
Льют слезы рекою.
Сердце мое рвется ввысь к облакам,
Чтоб осесть на вершинах высоких гор.
Хорошая слава шла о татарах, чтоб сгинуло их
племя.
Они оказались достойны этой славы.
В Лакии прославленную красавицу, Бурхай Изажа,
За богатство .большое и достойное ее купили.
* * *
АМИРДУЛ ЗАЗА
— Жени меня, мать, поскорей!
Мои ровесники имеют уже детей,
Женаты и те, кто моложе меня.
— Я женю тебя, мой единственный сын,
Красивую хочешь — Парил Мисиду ',
Богатую хочешь — из Андалала.приведу?
— Не хочу, мать, я жену с богатством большим,
Богатство разве богатство жены?
Не хочу, мать, я и красивую жену,
В которую каждый встречный может влюбиться.
Многим может понравиться красивая жена.
Красивая жена — беда голове,
Богатая жена — для дома беда.
Если хочешь женить меня, засватай Амира дочь.
Заза любит меня и я ее люблю.
— К старому Амиру стариков пошлем,
К матери Зазы ювелиров пошлем,
Чтобы получить их согласие на брак.
— Пока к старому Амиру стариков ты пошлешь,
И пока к матери Зазы ювелиров пошлешь,
С радостной вестью я сам к ней пойду.
— Тогда выбери себе рослого коня,
Выбери светлое оружие и надень,
Сахаром, финиками хурджуны набей,
Медовым напитком кувшин наполни,
С собою Иллара и Чупалава возьми.
Отобрал новое оружие и надел,
Выбрал рослого коня и на него сел,
Сахаром, финиками хурджуны набил,
Медовым напитком кувшины наполнил,
Иллара и Чупалава с собою взял,
И двинулся с ними в Верхний Азайни.
Кто желал доброго пути— тому финики давал,
Кто говорил «хушкарды», тому медовый напиток
наливал.
И когда прошло некоторое время,
Доехали до Верхнего Азайни.
На годекане сидели азайнинские герои.
— Саламум алейкум, азайниИскйе герои!
Ва алейкум салам, Алил Мусалав!
С коней слезайте, как гостей угостим,
Если нет кунаков у вас здесь, в айли отдадим.
— Не угощаться пришли мы, не в гости,
Чтобы в айли итти мы не нищие.
Нечего насмехаться над нами, азайнинские герои,
Мы будем гостить у именитых в ауле.
Коней привяжем и оружие снимем там, где
красивая дочь.
Где сейчас азайнинский Амир?
Заза, дочь Амира, в каком Азайни?
Со двора я крикнул: «Амир!»
Никто не ответил. Видимо хозяина не было дома.
Привязали коней там, где привязывал их Амир,
Оружие повесили там, где вешал его Амир.
Поднявшись на балкон, крикнул: «Заза!»
Никто не ответил и ее, видимо, не было дома.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Вошла во двор Заза — дочь Амира:
— Кто коней поставил в стойле Амира?
Чтоб не было у вас мужчин, способных
сесть на коня!
Чьё оружие висит на гвозде Амира?
Чтоб не было у вас мужчин, способных
носить оружие! Увидела меня Заза и говорит:
— Это ты, это ты, Мусалав Алил?
Прости меня, мы женщины глупые.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Вошел во двор старый Амир,
Собравший с равнинных ханов подать,
С сел геллинских9 взыскавший дань.
— Чтоб не было у вас мужчин, способных
сесть на коня!
Чьи кони привязаны к моей коновязи?
Да не будет у вас мужчин, способных носить
оружие! Чье оружие висит на гвозде моем?
— Зачем возмущаешься, азайнинский Амир?
Если хочешь, отдашь свою Зазу,
Не хочешь— уйдем той же дорогой.
— Это вы, это вы, казикумухцы?
Не вините меня, я не знал, что это вы.
С обеда и до зари шло сватовство,
С вечера до полуночи справляли свадьбу.
Постелили постели в большой комнате.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
В эту брачную ночь детей солнца,
Под окном стали слышны голоса.
Быстро вскочил Алил Мусалав.
И к окну подошел, выглянуть хотел.
Стала умолять красавица Заза:
— Не смотри ради бога, повелитель мой,
У тебя врагов и завистников много.
Не смотри, родимый, очей моих свет,
Сватали меня здесь многие.
Не открывай ставни, я открою сама.
— Никогда не был трусом Алил,
В твоем очаге мне ли им стать?
Открыл одну ставню, коснулся другой,
Попали в тело ему две пули из синего свинца,
Из спины показался пороховой дым,
Упал в лужу крови Алил Мусалав.
— Прошу, умоляю, Заза, Амира дочь,
Из рук врага моего хлеба не ешь.
— Если съем хлеба из рук врага твоего,
Пусть с голоду умрет отцовский род!
— Еще раз прошу, Заза, Амира дочь,
Не лей воды на руки моему врагу.
— Если налью воды на руки врагу,
Пусть от жажды умрет материнский род!
— Еще раз прошу, Заза, Амира дочь,
Клинок мой египетский мне принеси,
Кремневку мою с гвоздя сними.
Пошла за египетским стальным клинком —
Надвое сломан лежит на полу.
Потянулась к гвоздю за кремневкой его,
Не нашла на гвозде,—чтоб покрылась она
ржавчиной!
— Моя просьба к тебе, Заза, Амира дочь,
Моего' скакуна домой отошли!
Чтобы отослать скакуна домой, (Заза) к коновязи
пошла,
И нашла его со вспоротым брюхом,—чтоб съели его вороны.
— Прошу ради Зала, Заза, Амира дочь,
Иллара и Чупалава ко мне позови.
Иллара и Чупалава звать она пошла —
Лежали оба друга в луже крови.
Тут поняла она, поняла все, что случилось,
Коварство родного отца поняла.
И вернулась Заза к любимому своему.
Вытащила кинжал, что был за поясом у Алила,
И дважды проколола себя насквозь.
* * *
БРАТ СУЛЕЙМАН
Когда ночью все заснули,
Мне приснился дурной сон.
Легкие для ног чувяки одела,
Легкие для тела шелка одела.
Чтобы шелка краше стали, кисею накинула,
И пешком отправилась я в ту сторону,
Чтобы выйти замуж за того, кто убил Сулеймана.
Широкие дороги, что за месяц не пройти,
В один день до обеда прошла,
И встретился мне один путник в пути.
— Асаламу алейкум, путник в пути!
— Ва алейкум салам, юная красавица!
Умоляю, прошу, путник в пути,
В том ауле, откуда держишь путь, какие новости
слышны?
В пути, по которому идешь, что тебе попалось на глаза?
206
— В пути, по которому я иду, на широкой равнине
Одного юноши труп лежал.
Нижняя часть, что скрыта, червями съедена,
Верхнюю часть, что видна, заклевали вороны.
— Умоляю, прошу, путник, который в пути,
Ты в лицо ему посмотрел, тело его посмотрел?
— И лицо твое было, и тело, как у тебя.
Широкие дороги, что за месяц не пройти,
В один день до обеда прошла.
И нашла своего брата Сулеймана.
Сидя у изголовья, горько рыдала я,
Когда подошел ко мне один удалец.
— Зачем рыдаешь, куда идешь, юная красавица?
— Иду, чтоб замуж выйти за убийцу Сулеймана.
— Сулеймана этого убил я, удалец,
Тебя тоже замуж возьму я, красавец!
Вместе мы вырыли могилу брату,
Залезли в могилу и сделали нишу,
Из белой кисеи сделали саван...
А потом я пошла с этим удальцом.
«Бисмиллах»,— сказала, — ворота раскрыв,
И заржал конь моего брата,
Оставив его, на балкон взобралась,
На балконе том была одежда моего брата.
Оставила одежду, вошла в жилище,
В жилище висело оружие моего брата.
Готовый стол накрыт, бокалы наполнены.
Я ему наливала, он мне наливал,
Удалец-то сильно пьет, я на грудь выливаю.
Опьянел, стал падать красавец удалой.
Выпив еще один—два бокала, он наконец упал.
«Бисмиллах» сказала, и в руки саблю взяла.
Рискнула я и отрубила голову ему.
Тело без головы положила у стола,
Ловко одела одежду брата,
Удобно прикрепила оружие брата,
Проворнее, чем брат, на коня села,
И направилась домой в отцовский аул.
* * *
ДЕВУШКА ИЗ АЗАИНИ
— Пришли меня приглашать из Азайни,
Как мне поступить, моя старая мать?
— Не ходи ты к ним, любимый мой сын,
Хитрят женщины из Азайни.
— Меня не обхитрят женщины из Азайни,
В Азайни ведь живет моя любимая.
Семь дней прошло, как пришел я в Азайни,
Но ни разу не видел свою красавицу.
Решил вернуться домой и спустился во двор.
Грива коня моего оказалась мокрой,
Посмотрел я вокруг, все было сухо.
— Что это такое? — спросил я, поднял голову
вверх. Сверху смотрит и плачет красавица моя.
— Прошу, умоляю тебя, кумухский юноша,
И сегодняшнюю ночь в Азайни проведи.
— Я в Азайни вот уже седьмой день,
Но, моя красавица, не видел тебя.
— Как же тебе увидеть меня, кумухский юноша?
Железными цепями скована я была,
И был повешен стальной замок.
Рели всё же уедешь, кумухский юноша,
Придержи коня на окраине села,
На полпути домой назад оглянись.
Выезжая из села, придержал коня,
Из дома девушки услышал стон.
Оглянулся назад, когда полпути прошел.
Догнал его хороший кунак.
— Прошу, умоляю, скажи, хороший кунак,
Из аула Азайни какие вести?
— Какие вести могут быть, хороший кунак,
Твоя любимая скончалась там.
Тогда я вернулся назад в Азайни.
Азайнинские молодцы в трауре все.
Азайнинскйе красавицы оплакивают ее.
Я прошел в комнату девушки—
Её заворачивали в белый саван,
— Прошу, умоляю, дибира жена,
Чтоб увидеть ее золотое лицо, вату приподними,
Чтоб увидеть ее серебряную грудь, саван разверни.
Когда подняли вату, чтоб показать ее золотое лицо,
Стали таять силы в сахарном теле его.
Пока разворачивали саван, чтобы показать
серебряную грудь её,
Упал и умер кумухский юноша.
Письмо отправили царям:
«Что делать с умершими от любви?
Как быть со сгоревшими в пламени любви?»
От царей пришел ответ:
«Умерших от любви положить в один саван,
Сгоревших от любви похоронить в одной могиле».
* * *
УДАМАН АЛ ИЛ
—— У источника на свирели играет Алил,
На белом балконе, дочь, слышишь ли ты?
Понятно ли тебе, о чем поет свирель?
— О чем поет свирель знаю я сама.
«Голоден, — говорит, — мне хлеб неси,
Мучает меня жажда, кувшин воды неси».
Старая мать моя, пусти меня с хлебом к нему.
Отнесу я воду, утолю жажду его.
— С хлебом к голодному я тебя пушу,
С водою к жаждущему я отправлю тебя.
Если вернешься невредимой, как ты есть...
Но не ходи, родная, в высокие горы,
Там от сыворотки псы пьяны.
И от мяса буйствуют чабаны.
— Что со мной сделают эти чабаны,
Ведь мой Удаман Алил с ними в горах?!
Мать говорила ей, дочь не вняла,
Чтобы быть стройной, одела шелка,
В кладовую спустилась, гостинцы взяла.
И направилась любимая Удамана Алила,
Башмачками на ногах вспахивая дорогу,
Концами платка подметая след.
К вечеру дошла до горы я.
У холодного родника, откуда чабаны берут воду,
Отдохнуть села я.
Из-за скалы вышел один чабан
С деревянной посудиной в руках.
— Саламум алайкум, юная красавица!
— Ва алайкум салам, эй пастух овец!
— К кому ты пришла, юная красавица,
В высокие горы, которые не видели красавиц?
— Я Удамана Алила повидать пришла.
Принесенный Алилу сладкий сахар
Стал требовать себе овечий пастух.
Принесенный Алилу кувшин со сладким напитком
Стал требовать себе овечий пастух.
— Ей-богу, не отдам я сладкий сахар,
Пока рядом не будет Удамана Алила.
Ей-богу, не отдам кувшин со сладким напитком,
Пока не увижу глазами Удамана Алила.
Повернувшись, ушел овечий пастух,
Даже не обмочив деревянную посудину.
Шло время... И когда прошло некоторое время,
Пришел на становище Удаман Алил.
Спросил: где котел, почему нет воды?
— Как поставить котел, как налить воды,
Если демон сидит у источника?
— Неужели правда, эй юный чабан?
— Правда, ей богу, Удаман Алил.
Стамбульский пистолет повесив на бок,
Повернувшись, ушел Удаман Алил.
И пошел он к тому роднику.
У родника заметил силуэт в красном.
— Если ты человек, говори со мной,
А если ты демон, я буду стрелять.
Наклонился силуэт и вновь выпрямился,
Но не заговорил со мной, чтоб дом сгорел.
Пистолет стамбульский с боку снял
И выстрелил пулей синего свинца.
Как только пуля прошла расстояние,
С криком повалился красный силуэт.
Что это может быть, пошел посмотреть.
В луже крови любовь свою молодую нашел.
— Чтоб сгорел твой дом, Удаман Алил,
Ведь молилась я, подождал бы ты.
Ей-богу, спасибо, Удаман Алил,
Неугомонное сердце успокоил ты.
Ей-богу, спасибо, Удаман Алил,
Глаза влюбленные мой теперь закрылись.
Идущие к тебе, ноги слоновой кости
Теперь обломались, Удаман Алил,
Глаза мои карие, что глядели тебе вслед,
Потухли теперь, Удаман Алил.
Прошу, если дорог тебе бог, Удаман Алил,
Из кровавой лужи меня подыми.
Еще раз прошу, если дорог тебе бог, Удаман Алил,
Умираю я, молитву надо мной прочти.
Куски курдюка воткнул я в рану,
Кушаком, что на поясе обмотал я раны,
И оттуда вернулся на становище овец.
Всем семерым чабанам, бывшим со мною,
Отрезал головы и бросил к жилью.
Белых овец, что были на пастбище в горах.
Разогнал по горам криками «ццус-кя».
От отца оставшиеся все семьсот овец
Горным юродивым завещаю.
Охранящие их, чистопородные псы,
Войте теперь на вершинах гор!
Оттуда вернулся к роднику тому.
Едва живой нашел молодую красавицу.
Не упрекай меня, красивая горная роза,
Пока ты отдашь жизнь, я отдам раньше.
Купленный за барана закаленный кинжал,
Приставил рукояткой к земле, а острием к животу.
Молитву прочел и упал на кинжал.
На целую ладонь кинжал вышел из спины.
Из стамбульского пистолета, что метко стрелял,
Прямо в сердце выстрелил себе.
— Чтобы умереть мне, пока ты жива. Пороховой дым вышел из-за спины моей. Девушка и юноша вместе скончались.
* * *
ГАЛБАРЦАЛИ
— Идем же, идем, младший брат,
Пойдем, добудем соколят из гнезда.
— Ей-богу, не пойду, любимые братья,
Вы хитрите со мной, другого возьмите.
Стали, клясться любимые братья,
Упоминая имена своих дорогих жен.
Убедили и повели с собой храбреца Али.
Идя, дошли они до высоких гор.
— Ты спускайся, — старший сказал.
— Не хочу спускаться,— младший ответил.
Старший настоял на своем и согласился храбрец
Али. Связали его ремнями и спустили до середины
скалы.
Когда спустили его до середины, ремни обрезали.
— В этом году сокол одиноко живет,
Нет здесь внизу гнезд сокола.
Пятнистых орлов здесь много гнезд.
— Да, в этом году сокол одиноко живет,
И гнезд сокола там не будет внизу,
А пятнистого орла гнезд много там.
И там же создай себе отчий дом, молодец Али.
— Прошу, пожалейте, любимые братья,
Не оставляйте меня на скале здесь.
Оставшиеся от отца триста овец
Пусть ваши будут, поднимите меня.
— Оставшиеся от отца триста овец,
Хватая за ноги, мы сами разделим меж собой.
— Оставшиеся от отца поля у села,
Пусть вашими будут, поднимите меня.
— Оставшиеся от отца поля у села,
Ремнями измерим, разделим мы сами братья
между собой.
— Смотрите, смотрите, эй, вы, «женщины»,
Моих маленьких детей не делайте сиротами.
— Твоих маленьких детей не сделаем сиротами,
Дав палку и котомку, по аулам отправим.
— Смотрите, смотрите, эй, вы, «женщины»,
Мою жену молодую не делайте вдовой.
— Твою жену молодую не сделаем вдовой,
Себе я, старший брат, в жены возьму.
Отвернувшись, ушли оба брата его,
Оставив без помощи Али на скале.
— Летающая надо мной, пестрая галка,
Ты моей старшей сестре сообщи одну весть:
Чтобы утолить голод Али, пусть сахар принесет,
Чтобы утолить жажду Али, пусть напиток принесет.
И пусть придет на помощь к высоким горам.
— Моя к тебе просьба, старшая сестра Али,
Чтобы голод утолить Али, сахар ему принеси,
Чтобы утолить жажду Али, напиток ему принеси.
И иди на помощь в высокие горы.
И пошла старшая сестра Али,
И дошла она до высоких гор,
Посмотрела сверху, не увидела его,
Снизу протянула руку, не достала его.
Пока обогнула скалу и спустилась вниз,
Нашла молодого Али надвое разорванным скалой
«Бисмиллах»,—сказала,—правую руку его взяла
с собой,
Из головного платка сделала саван,
Укрыла им останки молодого Али.
Когда с правой рукой домой дошла,
Нашла за дележом этих «женщин».
— Не делайте дележ, эй, вы, «женщины».
Если кому-либо мало досталось, вот правая рука.
— Смотрите, берегитесь, люди без чести вы,
Этот поступок сохраните в тайне, не то Аульская молодежь камнями убьет вас.
***
УЗУЛ ГУХАРША
С глубокой печалью
В душе моей
Средь старых женщин
Сидела я.
К нам в дом вошла
Мать моего любимого
И позвала меня
К любимому другу.
— Пойдем скорее.
Пойдем к нему!
Он умирает
И жаждет видеть тебя.
— Ой, чем же помогу я,
Свету очей моих?
Его мне не исцелить,
Бессильна я.
Без платка на голове,
Без обуви на ногах,
Ходила я по аулам,
Лекарства искала.
Когда же я вошла
В дом любимого,
В постели больного
Увидела друга.
— Саламум алейкум,
Душа моего тела,
Пусть смилуется Зал
Над тобою вместо меня.
Как чувствуешь ты себя?
Ты все ещё в постели?
Но не теряй надежды,
Поправишься скоро.
Ва алейкум салам,
Цветок души моей.
До сих пор я к постели
Прикован болезнью.
Свет меркнет в глазах моих,
И смерть моя близка.
Иссякла в сердце надежда
На жизнь, умираю.
Прошу, прошу, тебя,
Узул Гухарша,
На голову больную,
Положи свою руку.
— Тебе на голову руку я положила бы,
Я не гордая,
Но стыдно мне перед отцом твоим,
Стоящим у изголовья у тебя.
— Еще прошу тебя,
Узул Гухарша,
На грудь мою больную,
Положи свою руку.
— Тебе на грудь руку я положила бы,
Не скажу что не хочу этого,
Но стыдно мне перед матерью твоей,
Стоящей в ногах у тебя.
— Прошу, умоляю тебя,
Мой старый отец,
Сходи на годекан,
Пока я скажу ей несколько слов.
— Ей-богу, не пойду,
Сын мой любимый,
Только в скорби глубокой выйду я,
После смерти твоей.
— Умоляю и тебя,
Моя старая мать,
Поговорить мне надо,
Ступай на улицу.
— Ей-богу, не выйду,
Сын мой любимый.
Только причитая я выйду,
После смерти твоей.
— Пусть отсохнет язык мой,
Что просил вас об этом,
Да погибните вы,
Что отказали в просьбе моей.
— Прошу, прошу тебя,
Узул Гухарша,
Не лей воды
На руки моему врагу.
— Если полью воду
На руки твоему врагу,
Пусть отсохнут до плеч
Руки, что слоновая кость.
— И ещё прошу,
Узул Гухарша,
Не смотри никогда
В глаза врагу моему.
— Если посмотрю я
В глаза твоему врагу,
Пусть навсегда ослепнут
Мои ястребиные глаза.
— И последняя просьба —
Прости меня за все.
Будь мне верна и живи так,
Как будто я еще жив.
Не лей напрасно слез,
И сердце не надрывай,
Паломничество к могиле
В душе соверши.
Не забывай тех дней,
Когда мы делили любовь,
Дели эту любовь
С домом моим.
Все сказано мною,
Цветок души моей.
Это вздох мой последний,
И не станет меня.
Увы, не насладившись
Тобою на земле,
Иду пленником я
В объятья земли...
Так он промолвил
И жить перестал.
И померк навеки
Передо мною мир.
В скорби вышел
Старый отец.
Причитая вышла
Бессердечная мать.
— Почему ты меня оставил? — спросила
Узул Гухарша,
Разбросав по плечам
Золотые волосы.
В слезах она упала
Любимому на грудь,
Как срубленное под корень
Дерево в цвету.
— Очень прошу тебя,
Аульский дибир,
Друга сахарное тело
Не омывай водой.
Друга сахарное тело,
Сама я омою.
Слезами горячими,
Что льются из ястребиных глаз.
Саван ему сделаю
Из головного платка.
В могилу положу
В серебряном сундуке.
На могиле посажу
Горные фиалки,
Чтобы росли вечно
Над домом друга.
Вместо памятника надмогильного
Застыну над могилой его,
Чтобы влюбленные вечно
На поклон к нам ходили.
Не читайте молитвы
На могиле друга.
Вместо молитвы буду петь
О любви моей.
Пусть от горя умрет
Возлюбленного мать!
Пусть случится беда
С отцом возлюбленного!
* * *
КАМАЛУЛ ВАШИ
— Эй, ты, спустись [к нам],
Камалул Баши!
Тебе приготовленные гостинцы
Стали портиться.
— Ей богу не спущусь,
Красавицы Чоха,
Чохские юноши
Грозят схватить меня.
— Грозящие тебе
Чохские юноши
Ушли на войну в Грузию,
Их нет дома.
Спустись же к нам,
Камалул Баши!
Напиток сладкий, что в кувшинах,
Отведаем вместе.
— Ей-богу, не спущусь,
Красавицы Чоха,
Чохские старейшины
Убийством грозят.
— Угрожающие убийством,
Чохские старейшины
На собрании в Анди,
Их нет дома.
Теперь-то спускайся,
Камалул Баши,
Поиграем
На лугу в цветах.
Спустился вниз,
Чтоб дом его сгорел!
Стал кричать
Пастух телят:
— В табун чохских кобылий
Ворвался жеребец!
Тревога дошла
До аула Чох.
По сигналу был схвачен
Камалул Баши.
Повели его
На чохский годекан.
— Позовите, позовите Слепого Камала.
Заставим его убивать
Любимого сына.
Схватили и привели слепого Камала:
— Схватили и привели,
Эй, вы подлые чохцы.
Отступил он назад,
Папахой слезу утер.
Шагнул к нему отец,
Ударил сына,
И окровавленного бросил
На чохском годекане.
— Теперь будьте спокойны,
Эй, подлые чохцы,
Камалул Баши
Уже мертв.
Не запирая замков,
Оставляйте двери.
Без шаровар
Оставляйте жен,
Без пастухов
Оставляйте табуны,
Оставляйте коров
Без пастухов.
Камалул Баши
Уже мертв.
В день, когда убили
Камалул Баши,
Сорок неприрученных кобыл
Абортировались.
На чохском большом годекане,
Где и воробья не резали,
В этот день
Оленя закололи.
***
ГУРГИНАВ АЛ ИЛ
Сладко спалось мне в постели.
Но вдруг мне приснился страшный сон.
Открыл я глаза и вижу—
К воротам подошли овчарки с гор.
— Проснись, вставай, моя старая мать,
Овчарки подошли к нашим воротам.
Подумал, что они голодны и бросил им хлеб —
Даже не посмотрели на хлеб и они стали кататься
по земле.
Подумал я, что жажда мучает их, налил им
похлебку.
Даже не посмотрели они на похлебку, стали
скулить.
— Вставай, вставай, моя старая мать,
Пока я встану, одежду мою дай.
Пока я оденусь, оружие мое дай.
Пока оружие надену, на коня седло накинь,
«Бисмиллах» сказал, оружие надел,
Молитву прочел и на коня сел,
Ударил плеткой один раз и не успел ударить
второй раз,
Как.домчался мой конь до высоких гор.
— Где мой брат? — спросил я и поглядел вокруг.
Из узкой долины слышен был предсмертный храп.
— Что случилось? — спросил я и спустился
в долину. Там лежал смертельно раненый мой младший брат.
— Асаламум алейкум, мой младший брат!
— Ва алейкум садам, Гургинав Алил!
Вот-вот я умру, ты прочти «ясин»
И в рану от пули тряпку воткни.
В пулевую рану я тряпку воткну.
Но прежде скажи мне, кто ранил тебя.
И «ясин» я прочту, если умираешь ты,
Но прежде скажи, кто увел наших овец.
— В меня стрелял Бидулав Исуп,
Наших овец угнали его нукеры.
В пулевую рану тряпку воткнул,
И прочел «ясин» над умирающим братом.
И по следу отправился за убийцей в путь.
И когда прошло некоторое время,
В степи нагнал я грабителей.
— «Асаламум алейкум, Бидулав Исуп!
— Ва алейкум салам, ГургинавАлил!
— Видимо, ты нашел чабана, который не мог
дать тебе отпор. Бессловесных овец ты нашел.
— Помолчи (не горячись), ГургинавАлил,
А то пулю, как и брат твой, получишь ты!
— Пуля — кусок свинца, она не причинит вреда,
Если нет пороха в канале ствола.
Выстрелил — корчиться стал Бидулав Исуп.
По-одному хватал и срывал с них одежду,
По очереди с каждого оружие снял,
Подошел к каждому, голову снял,
Так у всех семерых оружие отнял,
У всех семерых одежду снял,
Всем семерым головы снял.
И повернул коня в отчий дом.
Время шло... И через некоторое время
Встретился ему в пути тот старый отец.
Тяжело он дышал и пар шел у него изо рта,
Слезы из его глаз оставляли на дороге след..
— Успокойся и не очень горюй, мой старый отец,
В наш дом понесут лишь один труп,
В чужой дом понесут сразу же семь.
Да исполнится желание каждого!
Пусть счастье сопутствует каждому мужчине!
* * *
СЕСТРА ПЯТИ БРАТЬЕВ
На предвечерний намаз
В мечеть я. пошел.
И вечерний совершив намаз,
Из мечети вышел.
Хотел узнать, спит ли любимая,
Под ее окнами прошел.
И в окне заметил
Коршуна черноокого.
— Поведай мне, красавица,
Что у тебя на душе,
Расскажи о своих думах,
Я тебя слушать готов.
— Поделюсь мыслями я,
Если взберешься ко мне,
Разделю думы с тобой,
Забравшись в постель.
Ах, чтоб сгорели вы,
Высокие хоромы отца.
Чтоб поставить, лестницы нет,
Чтоб сбросить, цепей нет.
В сорок нак длиною
Косы золотые мои,
Наполовину в руки взяла
И бросила ему вниз.
То ли ласточкой стал,
То ли степным орлом,
Схватил в руки косы
И взобрался в гостиную к ней.
До полуночи вдвоем
Новостями делились.
После полуночи
Вместе в постель легли.
Рано утром мы встали с постели
И одеваться начали,
Тогда лишь луч восходящего солнца,
Коснулся нашей постели.
Чтобы время узнать,
Выглянула я в окно —
Под окном стояли
Все пять братьев моих.
Кинжалы шириной в ладонь
Точили на оселках
И говорили: «зарежем
«Зятя», что у сестры ночевал».
«Что за насилие?»— спросила я
И выглянула в двустворчатую дверь.
И заметила за дверью
С кремневкой в руках
Старый отец стоит.
И поправлял запал,
Грозя выстрелить в сердце
Мужчины, что у дочери своей застал.
-— Ой, мой дорогой жених,
Как же нам теперь быть?
Засада устроена нам
Вокруг высокого дома отца.
— Не бойся, красавица,
Ты не думай, сердца Друг,
Путь пробью сквозь огонь
И вместе с тобой уйду.
Не совершу подлость я,
И не брошу тебя.
Если нужно, жизнь отдам,
всё же тебя спасу.
Одной рукой кинжал схватил,
Другой — пистолет, взял.
Подхватил девушку
И выпрыгнул через окно.
Когда на овец нападает волк,
Отара врассыпную бежит.
Если овцу утащит волк,
Овчарки скулят.
В разные стороны
Все пять братьев бросились.
Стал у дверей скулить
Мой старый отец.
Кинжалами шириной в ладонь,
Которыми хотели зарезать зятя,
Бейте по головам своим
И устраивайте все «шахсей».
С золотой насечкой ружья,
Из которого хотели в зятя стрелять,
Стреляйте ишаку в бок,
И посмешите народ.
***
ЛЮБИМАЯ ФАТИМА.
Когда с войском я был в бою,
До меня дошла весть:
Моя любимая в ауле
При смерти лежит.
Встревоженный и опечаленный
Помчался я в путь.
Увы, в саван закутанной
Любимую застал
Что делать с любовью,
Окутавшей меня,
Словно летняя роса
Зеленую траву?
Что сделать с собою?
Меня тянет к тебе
Сильнее, чем к морю
Тянутся родники.
Из-под снега растущая
Высохла фиалка,
Высоко в небе парящий
Сокол пропал.
Да не вырастет трава
На высоких горах!
Да льдом пусть покроются
Ущелья эти узкие!
Да обложатся туманом
Малые аулы!
И я тоже оставлю
Этот свет (мир).
Если я на себя
Руки наложу,
Осудят ли меня
Сверстники мои?
Почему плачут
Ястребиные глаза?
Почему ноет
Сердце в груди?
Как же не плакать
Ястребиным глазам,
Если смерть свою лапу
Наложила на грудь?
Как же не ныть
Сердцу в груди,
Если на устах твоих
Смерти печать?
«Ой, мать!» — промолвил,
К матери прильнул,
Она оттолкнула:
«Уходи, трус!»
Милые мои сестры
Бросили в лицо:
«Чем участь сестры труса,
Нам краше смерть!»
Спиной ко мне стали
Малые сестры,
Повернулся, ушел
Мой старый дед.
Испугавшимся трусом
Меня посчитав,
Прокляла в сердцах
Моя старая мать.
— Фатима, любовь моя,
Тело— слоновая кость,
Что мне теперь делать?
Как мне быть?
Ведь ты свидетель мой —
Тело в шрамах мое.
С кем душу отвести?
Кому поведать горе мое?
Бог мне свидетель.
Синим небом клянусь,
Спину я не показал
Заклятому врагу.
Твоей душой я клянусь,
Любовь горячая моя,
Если я опозорю имя твое,
Если нарушу клятву свою,
Если покажу спину свою
Ненавистному врагу,
Пусть буду разрублен на куски
Саблей острой врага.
Если я вернусь домой,
Не прославив саблю свою,
Пусть буду проклят навеки,
Вскормившей меня грудью!
Если я прослыву
Трусливым воином,
Да буду проклят
Всеми во веки веков!
Что за жизнь на миру
С позорным именем?
Куда лучше и приятней смерть
С прославленным именем.
Сегодня день предстоит
Мужественных и отважных,
Только лишь трус
Избавлен от трудностей.